— Да-а-а… — повторял он протяжно, если я делала что-нибудь не так. — Одаренный ребенок…
И хохотал.
Я старалась с ним вообще не разговаривать, ведь из любой моей фразы он делал прикол.
— Скажи мне что-нибудь! — требовал он постоянно.
— Что-нибудь, — отвечала я, как меня научили.
— Нет, скажи мне другое.
Я молчала.
— Ты скажешь?
— Что?
— Ну, хотя бы два слова.
Я молчала.
— Ну, два слова ты же можешь сказать!
Я молчала.
— Два слова! — чуть не плача, просил Дёся, он даже иногда останавливался и практически молил меня на коленях. — О-о-о… Я все понимаю! Одаренные дети! Но ты мне два слова скажешь?
Я злилась. Дёсе нельзя было верить.
— Ты скажи, что хочешь услышать, и я повторю, — пыталась выскользнуть.
— Нет, я хочу, чтобы ты сама мне сказала. Два слова. Понимаешь? Одно слово, плюс второе. Ну, пожалуйста.
В тот вечер мы гуляли вчетвером, была оттепель, я села на скамейку и, чтобы не сталкиваться с умоляюще-веселыми глазами Дёси, подняла голову к небу. А оно было почему-то розовым. Наверное, из-за уличных фонарей. Но свет был настолько странным, что подобный я видела впервые.
— Пожалуйста! — повторил Дёся еще раз.
Я смягчилась. Может, он не всегда прикалывался? Захотелось просто сказать ему про небо, что оно розовое, и такого никогда не видела раньше.
— Небо… — произнесла вслух, но в последний момент передумала. — Серое.
Назови я небо розовым, Дёся ни фига бы не понял. А он повалился на снег и начал хохотать, перекатываясь с одного бока на другой.
— Н-н-н-н-небо… с-с-с-с-с-серое! — выдавливал он из себя.
Я, конечно, не ожидала другой реакции, но все-таки теплилась надежда, что Дёся поднимет голову, посмотрит и скажет:
— Думаю, оно скорее розовое, чем серое…
Но тогда бы это был уже не ровесник. Почему они никогда не задумывались, что ИМЕННО я имела в виду?
Антон был в ударе, он нравился все девчонкам сразу и чувствовал это.
— Что это за карта? — спрашивала его Юлька, указывая на червового туза.
— Это туз, — отвечал Антон.
— А что означает? — голос Юльки был наивным.
— Она важнее всех, — покровительствовал Антон.
— Всех-всех? — будто Юльку на самом деле интересовала иерархия карт.
— Важнее только козыри.
Ну, а теперь спроси, что такое «козыри».
В голосе Антона не было и намека на скромность, он рассказывал о картах так, словно в столь трудном деле глубоко разбираться мог только он.
— Самая важная карта — это козырной туз, — изрек он с примесью самодовольства.
Ну, да… Ты же у нас тут самый умный и красивый… Я отвернулась к окну, чтобы, не дай бог, Антон не решил объяснять это и мне. А потом пришла идея еще лучше:
— Я полежу пока наверху? — спросила у Наташки.
Высунуть голову в окно, не слышать ничьих голосов, а тем более Антона
— Залезай, — согласилась она, и я быстро забралась на верхнюю полку, оставляя Антона упиваться и дальше своей исключительностью.
Соседняя верхняя полка тоже была свободна, Ирочка находилась внизу. И я принялась ждать Геру, ибо после таких взглядов упустить шанс приблизиться ко мне он не мог.
Ждать пришлось недолго, его голова просунулась в проем минуты через три. Просунулась и тут же уставилась на насыпь из щебня, будто ничего в мире не интересовало Геру больше.
Я вынула голову из окна, подоткнула подушку под себя и терпеливо стала ждать начало разговора. Через минуту Гера спросил:
— Где ты живешь? — вопрос прозвучал обыденно, будто это не он смотрел на меня так странно и испуганно.
Ясно, буду все скрывать. Еще не начав разговаривать с Герой, я уже почувствовала скуку.
— А что это? — спросил он после того, как я назвала место.
— Это поселок, — спокойно объяснила. — Городского типа. Только очень маленький.
— Хм… Не слышал.
— А ты где?
Он тоже назвал что-то незнакомое. Я пожала плечами. И чего так не везет? Я почему-то еще надеялась, что Гера, как и Саша, будет из города.
— Что там есть интересного? — спросил Гера о поселке.
Я вздохнула. Со мной больше не о чем говорить?
— Ничего.
— Как, совсем ничего?
По моей интонации можно было понять, что тема мне неприятна, но Гера почему-то настаивал.
— Там скучно и неинтересно, — отрезала я и, подчеркивая, добавила: — Там СОВСЕМ ничего, НИЧЕГО нет!
Плюс приподнялась на локтях, взмахнула руками.
Гера посмотрел на меня внимательно, что-то отметил, но не сказал. И я вдруг почувствовала себя неуютно. Зачем взмахивала руками? Теперь решит, что я эмоциональная дура!
— Ну, там хоть школа есть? — сыронизировал он.
Раздражение нарастало.
— Две, — отрезала я.
— А ты говоришь, ничего, — продолжил иронизировать Гера.
«Ничего» означает неудовлетворенность, а не отсутствие материальных объектов, я хотела поделиться с Герой совершенно другой информацией.
— И, наверное, больница есть? — он упорствовал.
— И больница тоже, — я не понимала, он не видит, что мне неприятно, или специально так делает?
Когда его вопросы кончились, Гера стал рассказывать что-то о себе. Вернее, обо всем на свете, лишь бы не о том, что касалось его лично. Раздражение во мне усиливалось, и, не зная, как избавиться, я решила Геру просто не слушать. Говори, говори… а ты тут никому не интересен. Смотрела на рельсы, повторяя про себя «рельсы, рельсы», на домики, на деревья, стараясь отключиться от его слов полностью. Иногда получалось.
— … меня иногда хохлом называют, это из-за фамилии, хотя на самом деле я не украинец, — Гера еще и смеялся как-то неприятно.
Я услышала только последнее слово, смех и повернулась к нему с удивлением. Украинец? Кто? Потом восстановила предложение и тоже засмеялась. Ага! У меня получилось не слушать тебя. Но Гера воспринял мой смех как одобрение и продолжил рассказывать с еще большим энтузиазмом.
В это время поезд остановился, парни с девчонками вышли на улицу, я сползла вниз и уже там сосредоточенно его «слушала». На самом же деле думала над словом «НИЧЕГО». Мысленно вернувшись на месяц назад, когда от тоски я не знала, куда себя деть.
— Тебе нужно погулять с каким-нибудь мальчиком. — говорила мама. — Спуститься с небес на землю, а то мечтаешь о своем Саше. Даже как-то унизительно. Походи с кем-нибудь. Войди в реальную жизнь.
